В Хофе было пять утра и светло. Там имелась возможность позавтракать, и там же меня подобрал скорый поезд, с трехчасовым опозданием доставивший меня с моим добром в Дрезден.

Вот это и есть то крушение на железной дороге, которое я пережил. Вероятно, хоть раз оно должно было случиться. И хотя логики возражают, все же полагаю, у меня неплохие шансы, что в ближайшем будущем со мной ничего подобного не произойдет.

Как подрался Яппе с До Эскобаром

Перевод Е. Шукшиной

Я ужасно разволновался, когда Джонни Бишоп сказал мне, что Яппе и До Эскобар собираются друг друга отмутузить, а мы пойдем смотреть.

Дело было на летних каникулах в Травемюнде, в жаркий день: с берега дул вялый ветер, а гладкое море отступило далеко. Мы провели где-то три четверти часа в воде и вместе с Юргеном Братштрёмом, сыном судовладельца, разлеглись на плотном песке под купальней, сконструированной из балок и досок. Джонни и Братштрём лежали на спине совсем голые, а я предпочел обмотать вокруг бедер купальное полотенце. Братштрём спросил зачем, и, поскольку я толком не знал, как ответить, Джонни со своей симпатичной, очаровательной улыбкой сказал, что я, наверно, уже немножко великоват, чтоб валяться голым. Я в самом деле был выше и более развит, чем они с Братштрёмом, да, кажется, и старше — около тринадцати. Хотя заявление Джонни содержало нечто для меня обидное, я промолчал. Дело в том, что в обществе Джонни вы очень скоро начинали испытывать неловкость, если не были таким же маленьким, тонким, не с таким же детским телом (у него-то всего этого было навалом). Он тогда вскидывал на вас свои красивые голубые, дружелюбные и одновременно насмешливо улыбающиеся девчачьи глаза с таким выражением, будто хотел сказать: «Ну и дубина ты стоеросовая!» Идеал мужественности и длинных брюк в его присутствии исчезал, и это вскоре после войны, когда сила, доблесть и всяческого рода грубая добродетель среди нас, мальчишек, ценились очень высоко и, чуть что, всякий объявлялся слабаком. Но Джонни, иностранца — или полуиностранца, — эти веяния не затрагивали, напротив, в нем было нечто от женщины, которая старается сохраниться и высмеивает остальных, старающихся меньше. Кроме того, в городе он, несомненно, первенствовал среди детей с точки зрения неслыханно-барственной элегантности: настоящий английский матросский костюм с синим льняным, завязывающимся на бант воротником, с морскими узлами, шнурами, серебряным свистком в нагрудном кармане и якорем на сужающемся к запястью широком рукаве. Любого другого за такое щегольство презрели бы и наказали. Но Джонни носил костюм так изящно и естественно, что ему это ничуть не повредило и он нисколько не пострадал.

Сейчас, поместив красивую, удлиненную, белокурую английскую голову на узкие ладони, он казался маленьким, худеньким амуром. Его отец, натурализовавшийся в Англии немецкий купец, умер несколько лет назад. А мать, благородного происхождения англичанка, дама с мягким, спокойным нравом и длинным лицом, осевшая в нашем городе с детьми — Джонни и такой же красивой, несколько коварной девочкой, — все еще ходила исключительно в черном, в непрекращающемся трауре по мужу и, растя детей в Германии, вероятно, выполняла его последнюю волю. Она, похоже, не испытывала острого недостатка в средствах. Имела просторный дом за городом, виллу у моря и время от времени ездила с Джонни и Сисси на далекие воды. Она не бывала в обществе, хотя то и было для нее открыто. Напротив, по причине ли траура или поскольку горизонты наших правящих семейств казались ей слишком узкими, сама она жила в крайнем уединении, однако, рассылая приглашения и устраивая совместные игры, позволяя Джонни и Сисси ходить на уроки танцев, этикета и так далее, заботилась о том, что бы дети ее вращались в обществе, которое она если и не определяла, то за которым со спокойной тщательностью следила и, нужно сказать, следила так, что Джонни и Сисси держались исключительно с детьми из состоятельных домов разумеется, не вследствие какого-либо заявленного принципа, просто так складывалось. Госпожа Бишоп на расстоянии тем содействовала моему воспитанию, что научила: дабы тебя уважали другие, более не нужно ничего, как ценить самого себя. Лишенная мужеской главы, эта маленькая семья не обнаруживала ни малейших признаков запущенности или упадка, которые в подобных случаях так часто возбуждают подозрительность бюргеров. Без родственного довеска, титулов, традиций, влияния или общественного положения — она существовала отдельно и вместе с тем не без претензий, и даже столь уверенных и продуманных претензий, что ей безропотно и без колебаний делались любые уступки, а дружба с детьми среди мальчиков и девочек котировалась очень высоко.

К слову, что до Юргена Братштрёма, то у него лишь отец выбился к богатству, общественным должностям и на Бургфельде построил для себя с семьей красный дом из песчаника, соседствующий с домом госпожи Бишоп. И Юрген, со спокойного позволения госпожи Бишоп, стал партнером Джонни по играм в саду и напарником по пути в школу — флегматично-ласковый мальчик, короткорукий, коротконогий, без выдающихся качеств характера, исподтишка уже ведущий скромную торговлю лакричными конфетами.

Итак, я страшно перепугался от сообщения Джонни о предстоящем нешуточном сражении Яппе с До Эскобаром, которое должно было развернуться сегодня в двенадцать часов на Лойхтенфельде. Могло выйти страшно, так как оба были сильными, смелыми, имели понятия о рыцарской чести и их встреча недружественного характера вполне могла вызвать робость. В воспоминаниях они по-прежнему представляются мне высокими, мужественными, хотя им не могло быть больше пятнадцати. Яппе принадлежал к среднему городскому классу; немного бесхозный и, собственно, уже почти то, что мы тогда на диалекте называли шлендрой, хоть и с налетом светскости. До Эскобар был свободолюбив по природе, экзотический чужак, который даже школу посещал не регулярно, а только захаживал на уроки и слушал (непутевая, но райская жизнь!), платил каким-то горожанам за пансион и наслаждался полной самостоятельностью. Оба относились к тем людям, что спать отправляются поздно, таскаются по кабакам, вечерами слоняются по Брайтенштрассе, увиваются за девушками и совершают головокружительные гимнастические трюки; словом — кавалеры.

Хоть и не занимая в Травемюнде номеров в курортном отеле (куда все равно не вписались бы), а живя где-то в городке, в местном парке они, будучи светскими людьми, чувствовали себя как дома; и я знал, что воскресными вечерами, когда я, уже давным-давно лежа под одеялом в одном из швейцарских коттеджей, мирно дремал под звуки летнего концерта, они, прогуливаясь в компании такой же молодежи под длинным навесом кондитерской в потоке курортников и отдыхающих, приехавших на один день, разворачивают бурную деятельность, ищут и находят взрослые развлечения. Там они и сцепились — бог весть как и почему. Вполне возможно, что во время неторопливого променада один всего-навсего задел другого плечом, и в соответствии со своими представлениями о чести они создали из этого повод к войне. Джонни, который, разумеется, тоже давным-давно спал и имел сведения о поединке только из вторых рук, высказался своим приятным, чуть приглушенным детским голосом в том духе, что речь, конечно же, идет о «девчонках», а это несложно было предположить, учитывая, каких передовых рубежей достигла лихость Яппе и До Эскобара. Короче, на людях они шум поднимать не стали, но в присутствии свидетелей односложно, сквозь зубы обговорили, где и когда должен решиться вопрос чести. Завтра в двенадцать, там-то на Лойхтенфельде. Здрасьте! И при этом присутствовал и обещал быть на поле брани балетмейстер Кнаак из Гамбурга, maitre de plaisir[72] и распорядитель на раутах.

Ни Джонни, с упоением предвкушавший битву, ни Братштрём не разделяли испытываемого мною смущения. По своему очаровательному обыкновению образуя «р» в самой передней части нёба, Джонни не уставал повторять, что драться будут серьезнее некуда, как настоящие враги, и при этом с радостной и несколько насмешливой деловитостью взвешивал шансы на победу. Яппе и До Эскобар оба ужасно сильные, ого-го, оба уже крутая шпана. Забавно, теперь они наконец-то поставят точку в вопросе о том, кто же из них шпана круче. У Яппе, считал Джонни, широкая грудь и замечательно мускулистые руки и ноги, что можно ежедневно наблюдать во время купанья. Но До Эскобар, тот чрезвычайно жилистый и бешеный, стало быть, нелегко предсказать, за кем останется перевес. Странно было слышать, как высокомерно Джонни рассуждает о бойцовских качествах Яппе и До Эскобара, и при этом видеть его собственные слабые детские руки, которыми он никак не мог ни нанести удар, ни отразить. Что до меня, я, конечно, и помыслить не смел о том, чтобы увильнуть от посещения драки. Меня бы засмеяли, кроме того, предстоящее сильно притягивало. Коли уж узнал, мне непременно нужно было туда пойти и все увидеть — своего рода чувство долга, которое, однако, вело упорные бои с ощущениями, шедшими ему наперекор: с большой робостью и стыдом, что я, такой не воинственный и совсем не отважный, появлюсь на арене мужеских деяний; с нервической боязнью потрясения, которое я уже испытывал заранее и которое могло вызвать во мне зрелище ожесточенного сражения, самого серьезного, не на жизнь, так сказать, а на смерть; да и, чего уж там, с простым трусливым беспокойством, что мне самому, раз вляпался, могут предъявить требования, претившие глубинам моей природы, — беспокойством, что и меня втянут и заставят продемонстрировать молодеческую удаль, к каковым демонстрациям я испытывал отвращение больше всего на свете. С другой стороны, я не мог не поставить себя на место Яппе и До Эскобара и внутренне не посочувствовать предполагаемым мною у них всепоглощающим ощущениям. Я воображал себе оскорбление и вызов в парке и вместе с ними из элегантной учтивости подавлял порыв тут же наброситься друг на друга с кулаками. Примерял на себя их возмущенную жажду справедливости, сердечную тяжесть, вспышку распирающей ненависти, приступы сумасшедшего нетерпения, под воздействием которых они должны были провести ночь. Дойдя до точки, сбросив оковы всяческой робости, мысленно я свирепо, не щадя жизни, схватывался с таким же лишившимся человеческого облика противником, изо всех своих сил впаивал в ненавистную морду кулаком, так что крошились все до единого зубы, получал за это страшенный удар под дых, все красным плыло у меня перед глазами, и я падал, вслед за чем с умиротворенными нервами и обложенный ледяными компрессами просыпался в собственной постели под кроткие укоры родных… Короче, в половине двенадцатого, когда мы встали одеваться, я был вполовину без сил от возбуждения, и в кабинке, да и потом, когда мы, уже одетые, выходили из купальни, сердце колотилось так, словно драться предстояло мне — с Яппе или с До Эскобаром, на людях и на тяжелых условиях.

1 ... 101 102 103 104 105 106 107 108 109 ... 126

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Ранние новеллы [Frühe Erzählungen] - Томас (Пауль Томас) Манн бесплатно.

Похожие на Ранние новеллы [Frühe Erzählungen] - Томас (Пауль Томас) Манн книги

Волшебная гора. Часть I - Томас Манн - Классическая проза
Доктор Фаустус - Томас Манн - Классическая проза
Gladius Dei - Томас Манн - Классическая проза
Философские новеллы - Гюстав Флобер - Классическая проза
Собрание сочинений в 6 томах. Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы - Габриэле д'Аннунцио - Классическая проза
Собрание сочинений. Том 7 - Артур Дойль - Классическая проза
Сон в греховном покое - Уильям Сароян - Классическая проза
Золотые кресты - Иван Новиков - Классическая проза
Певцы - Иван Тургенев - Классическая проза
Смерть - Иван Тургенев - Классическая проза

Оставить комментарий